Олег Верещагин - Красный вереск [За други своя!]

….Кольцо-коло горцев неслось то в одну сторону, то в другую — в вихре развевающихся плащей. Мечи искрами вспыхивали над головами. "Рысь! Рысь! Рысь! Рысь!" — уже исступленно выхаркивали мальчишки, убыстряя темп. И вместе со всеми несся в кольце Олег. Он и раньше плясал эту пляску — боевую пляску горцев. Но плясал просто так… просто так…

Он вообще многое раньше делал просто так — говорил какие-то слова, в чем-то клялся, кого-то ненавидел, во что-то верил… Смысл, настоящий смысл, все это начало. Обретать лишь теперь. Оказывается, то, что он просто твердил, как заученные истины — Родина, любовь, братство по оружию, честь — и вправду имеет его, этот смысл. Только он не для повседневного употребления.

Бабу Стешу сожгли на костре. Очевидно, не слишком старались — черты обугленного лица еще были различимы. Старая ведунья смотрела пустыми глазницами на пепелище своего дома.

Олег встал на колено возле развалин и соскреб слой гари с крайнего бревна.

— Не-ет, — протянул он, поднимаясь на ноги, — это они уже зря. Честное слово, они это зря… — он вытер ладонь о другую и, достав меч, коснулся рысьеголовой рукоятью обгоревшей груди старухи.

Сосенкин Яр постигла, та же судьба, что и Каменный Увал, и еще несколько весок, попавшихся на пути горцев. Весь была вырезана и выжжена с той же бессмысленной и беспощадной жестокостью, что и все остальные. В живых не осталось никого.

— Припасы пропали, — сообщил Резан, вместе с несколькими парнями обшаривавший развалины. Гоймир плюнул. Охота в этих местах просто не могла быть удачной. За прошлые сутки чета ничего не ела, кроме ягод, а это для нормального мальчишки не еда.

— По вечеру консервы доедим, — решил он. — На варево хватит? 

— Хватит.

— Да уймется этот поганый дождь-от?! — раздраженно процедил, подходя, Святомир.

Йерикка, проверявший чехол на стволе пуле мета, ответил:

— Ага. Когда снег пойдет.

— Я часом не слишком шутки понимаю, — ответил Святомир.

— Как и вчера, — добавил Твердислав, — и по жизни.

Святомир посмотрел на него волком, но ничего не сказал. А Гоймир вздохнул, и в голосе его прорвалась усталость:

— Пошли.

Олег подумал — в словах Твердислава ему что-то показалось странным и знакомым. Они успели отшагать полверсты, прежде чем он понял — Твердислав сказал: "По жизни". Слова из прошлого Олега. Из другого мира.

…На этот раз они шли не по тропкам, показанным Володькой, а напрямую, не очень опасаясь — даже скорее желая! — встречи с врагом. Неясно оставалось, везло им, или еще как, но за двое суток пути не встретился вообще никто, кроме нескольких трупов, хотя выстрелы они слышали часто, а какие-то дымы, размытые дождем, почти непрерывно тянулись по горизонту. Хотя — что значит «какие-то»? С дымами все было ясно…

Консервы были доедены. Сожрали и какую-то спятившую птицу, попавшуюся на пути, начали посматривать на щенка, который уже сам бежал рядом со Святомиром — но пока больше в шутку. Грибы и прочая съедобность, на которую, вопреки распространенному мнению, щедра северная природа, помогали все-таки не очень оголодать, хотя Олег засыпал и просыпался с незнакомым ранее сосущим чувством в желудке. Это и был ГОЛОД — ощущение для Олега совершенно новое, никогда ранее не испытанное.

Спокойная жизнь окончилась вечером третьего дня, когда до Стрелково оставалось совсем немного. Большинство парней уже устроились под кустиками и упросили Гостимира спеть, только Одрин и Рван еще рыскали где-то по кустам, выискивая жратву.

В том, что запел Гостимир, Олег тут же узнал стихи своего деда — он читал их в книге "Нас не нужно жалеть"…

— А то самое то, — подвел итог Ревок, когда песня закончилась. — Ужин наш где?

— Подбегает к Светлым Горам, — хмыкнул Олег. — Кто за ним погонится?

— За чем? — Йерикка, читавший всю ту же Библию, поднял голову.

— За ужином, — пояснил Олег, подстилая часть плаща под себя. — На кой палец я это делаю, все равно уже промокло все сквозняком…

— За каким ужином? — не понял Йерикка.

Олег вздохнул:

— Попал в вагон для курящих…

— Идут наши-то, — подал голос Яромир.

Но это был только Одрин — и он не шел, а бежал, причем со всех ног.

— Хангары, выжлоки! — выпалил он, еще не добежав. — Десятков аж шесть! За полверсты отсюда, тропой едут!

Повскакали сразу все. И Олег отчетливо увидел снова — встало из памяти — следы сабель на трупах и конские копыта, испятнавшие грязь…

…Хангары застряли на тропке по каким-то лишь им известным причинам. Большинство сидели в седлах, но двое или трое рыскали вокруг общего строя на своих кривых двоих. При этом все непрестанно сопели, хрюкали, визжали и хрипели — разговаривали, не обращая никакого внимания на происходящее вокруг.

— Это вам за Квитко с его мальчишками, золотые мои, — сообщил Йерикка злорадно, устраивая пулемет в развилке деревца. «Дегтярь» загремел ровно и четко, словно выговаривая один дробный слог, а уже через секунду к его скороговорке присоединились остальные стволы.

— Хррраааа! Салаван! (Славяне!) — раздался истошный сакраментальный вопль. И сменился нечленораздельными криками, руганью и стонами, которые забивал огонь.

Хангары метнулись врассыпную — самое умное, что можно было сделать в их положении. Кони визжали, рушились с разбегу на мокрую землю, вышвыривая всадников в тяжелых бесполезных доспехах из седел. Кое-кто, не разобравшись, поскакал на огонь — очереди порвали их в клочья. Выбегая на тропу, горцы стреляли вслед спасающимся.

Около сорока трупов острлвсь лежать на месте с полутора десятками конских туш. Несколько коней ржали, силясь подняться, да и среди «убитых» наверняка были живые. Горцы занялись поисками.

Олег в них не участвовал. Он знал, чем все это кончится — но больше не жалел, тех кого найдут его друзья.

— Зачем ты снайперку с собой таскаешь? — поинтересовался Йерикка. Вопрос был странным, и Олег, пожав плечами, ничего не ответил. Он действительно еще ни разу не воспользовался "мосинкой".

Удалось разыскать троих легкораненых. Восьмерых раненых тяжело горцы добили на месте, даже не поднимая с земли. А этих троих, поставив на подгибающиеся ноги, вытащили на середину тропы, и Гоймир подошел к ним, держа в руке меч, опущенный книзу.